УНИКАЛЬНЫЙ КОНЦЕРТ УНИКАЛЬНОЙ ПЕВИЦЫ

Елена Киселева

"ПРАВДА.РУ"  07.09.2002.

Сегодня в это трудно поверить, но это так - в России есть удивительная, гениальная певица с уникальным голосом, с талантом мирового масштаба, изредка дающая полублаготворительные концерты и известная избранным.

Нам предлагают слушать безголосых девочек, потому что они чьи-то девочки, к нам везут, крича о чуде, Сезарию Эвору с далекого осторова, и вот уже много лет на краю Москвы, в квартире, в которой невозможно даже репетировать и заниматься с учениками живет певица, при жизни ставшая мифом.

Миф о Лине Мкртчян родился по двум причинам - первая причина - ее удивительный голос. Все, кто слышал ее, говорят о том, что голос, слышавши раз, невозможно забыть.

Музыкальные критики оценивают удивительные диапазон звука и тембр, а те, кто не может говорить музыкальными терминами, просто рассказывают, как слышат, как чувствуют, как видят этот удивительный голос.

Те, кто не привык мыслить словами и образами, просто говорят - "это что-то уникальное и неземное", углубляясь в воспоминания и уходя в себя.

Те, кто всегда облекает мысль в слова, пытаются передать Линин голос иначе:

Вторая причина рождения мифа - очень многие слышали о Лине Мкртчян, но не слышали Лину. Ни на концертах, ни в записи. Концерты очень редки, а записей практически нет. И это, наверное, самое страшное, потому что певица создает монографии - так она их сама называет - свои вакальные серии, во внутренней структуре которых, смысловой нагрузке построения программы, царят удивительная гармония и стройность.

"У меня ведь концерты редки, крайне редки, иногда пою один концерт в полгода. Поверьте, я не могу тиражировать то, чем занимаюсь. Мои программы настолько насыщенны, что я просто немею после каждого концерта. Я не могу петь два вечера подряд одно и то же. В один вечер я пою Баха, в другой - Свиридова, в третий - Шуберта... У меня нет своего импрессарио или администратора, так же, как у меня просто не может быть спонсора. Почему? Понимаете, люди, которые торгуют тринадцатилетними девочками в турецких домах или оружием, но при этом как бы жертвуют на духовность…

Я не имею права принимать их помощь, не хочу, нельзя, и все тут. Вот если бы появился новый Морозов или Рябушинский, который бы просто заболел моим безумием, который бы действительно понял, чем я занимаюсь, зачем это, кому, почему так, а не иначе, если бы такой человек дал мне возможность осуществить пусть не все, но хотя один из моих проектов, ну конечно, я была бы счастлива и безмерно благодарна. Но это невозможно. Людей, которые бы заработали капитал честным путем, пока нет.

Помимо проектов существуют еще и минимально необходимые условия для профессионального существования. Должно быть помещение, в котором я могла бы пропевать версии своих историй. У меня нет такого помещения, я не могу платить за аренду, я иногда пою "всухую" и, выходя на сцену, не знаю, чем это кончится. Безумие, говорите?.. А мне так не кажется. Напротив, было бы странно, будь иначе. Когда, собственно, было по-другому? И чем это время отличается от какого-то другого? Нет, разница, конечно, есть, но не "в том месте", о котором вы думаете. У меня сорок монографий, из которых почти ничего не записано. Хотя и понимаю, что я обыкновенный человек, с которым завтра может случиться все, что угодно. И что останется? Я же только музыкант, после меня останется только то, что мне позволили записать, все остальное недоказуемо. Хотя это ведь не прожекты, не мечты, не грезы, это... понимаете, это как раз в сорок дней дать человеку поесть.

Я люблю петь в храмах тихо, очень тихо, абсолютно нивелируя тембр. Это то, чему меня не учили ни в консерватории, ни в Гнесинском, ни в ГИТИСе. Молитвенному отношению к слову. Ведь в храме главное - молитва, и каждая фраза высвечивает то или иное ключевое слово, и в каждом слове интонируется определенная согласная. Не гласная - именно согласная; она как бы держит вертикаль света, как бы создается какое-то подобие золотого сечения, вместе с аркой, сводом, тем излучением, что идет от намоленных образов, и таким диагональным возгласом батюшки у алтаря или вздохом людей в храме... Я не должна выделяться, иначе нарушу гармонию, совершенство этого сооружения. Поскольку у меня низкий голос, я как бы создаю воздушную подушку для хора, оставаясь при этом совершенно незаметной. Хотя бывают случаи, когда не оказывается тенора, и я пою за тенора, нет баса - пою за баса, нет сопрано - за сопрано. В пасхальную ночь я пою уже в четыре часа утра, натощак. Натощак - это нормально, в день, когда у меня концерты, я вообще ничего не ем, не потому, что я "такая духовная", а просто у меня как бы пропадает само это глотательное движение... Хотя нормальные, здоровые вокалисты, они просто должны съесть МЯСА! И что-нибудь еще. БУЛЬОНУ! Они при этом становятся красными, с них течет, но у них тогда есть силы ДЕРЖАТЬ ОПОРУ. Такой опоры у меня нет." - сказала певица в одном из своих интервью. Тоже редких, как и концерты. Зато откровенных и таких, в которых каждое слово - от сердца.